Summary: Обдорская династия.Князья "большого изменного дела"."Оберегая отеческую веру"."Желая соблюсти пользу Его Императорского Величества"."Не в состоянии достигнуть своего прежн ...

• Обдорская династия.
• Князья "большого изменного дела".
• "Оберегая отеческую веру".
• "Желая соблюсти пользу Его Императорского Величества".
• "Не в состоянии достигнуть своего прежнего блеска".

Обдорское княжество (Обдор, Обдория, позднее Обдорская волость) - северохантыйское социально-политическое объединение, центр которого располагался в устье Оби; на западе его границы достигали Полярного Урала, на севере и востоке терялись в бескрайних тундровых просторах. Столицей княжества считался городок Пулноват-Вош, на месте которого русскими впоследствии был основан Обдорск. Среди городков Обдорского княжества заметную роль играли Войкар (известный как центр торговли с самоедами), Уркар и Каменный [Бахрушин 1955а:89, 133]. В отличие от других остяцких князей, Обдорские князья Тайшины (наряду с куноватскими Артанзеевыми) сохраняли номинальную власть до конца XIX в.

Судьбы остяцких княжеств - Обдории, Югории, Коды - на различных этапах сибирской истории складывалась неодинаково. По мнению А. В. Головнева, Россия учреждала государственность в Сибири, как это некогда происходило и в самой Руси, последовательно на протяжении трех этапов: военного, конфессионального и правового. В "эпоху Ермака" (период XVI-XVII вв.) происходило военное утверждение России в Сибири, когда "оказались разгромленными или включенными в административную систему основные военно-политические центры туземного населения". В "эпоху Филофея Лещинского" (XVIII в.) "центр тяжести социальных отношений переместился в сферу религии", "начался нормативный натиск на туземцев - насильственная христианизация". "Эпоха Сперанского" (XIX в.) была временем "правового захвата" туземного населения, начавшегося с реформы (Устава) 1822 г. [1992:7-8; 1995:89-91]. В различные периоды российской колонизации в Нижнем Приобье выделялись туземные центры, задававшие тон в политических отношениях с Москвой. На этапе военных захватов безусловным лидером была Кода во главе с князьями Алачевыми, являвшаяся мощным очагом сопротивления, а затем ставшая сателлитом русского государства. С ослаблением Коды на первый план выдвинулось Обдорское княжество, выступившее против христианизации и ставшее оплотом языческой веры. На этапе правового наступления российского государства в Обдорской и Куноватской волостях со смешанным угорским и самодийским населением сохранялось влияние туземной политической элиты - обдорских князьей Тайшиных и куноватских князьей Артанзеевых. Наличие сильной политической власти в Обдории и Куновати во многом повлияло на складывание двух крупных этнических групп - обдорских и куноватских хантов.

!!pagebreak!!

Обдорская династия

Первым из признанных Москвой правителей всей Обдорской земли "до берегов Ледовитого океана" был остяцкий князь Василий Обдорский, обязавшийся управлять Обдорией и собирать ясак с подвластного ему населения [Финш, Брэм 1882:352]. В 1601 г. "Мамрук княже Васильев сын" получил царскую жалованную грамоту, утверждавшую его княжеское достоинство и представлявшую право "в Обдорских городках и волостях... ясашных людей ведать и государев ясак сбирать" [РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 6887. Л. 162-163; Памят. кн. Тоб. губ. 1884:125]. По мнению С. В. Бахрушина, эту грамоту Мамрук получил от Бориса Годунова в 1591 г. еще при жизни отца. В июне 1606 г. (по Н. А. Абрамову, в 1614 г.) ему была дана вторая царская грамота от имени Василия Шуйского [Бахрушин 1955а:134-135] в том, что "пожаловали его Мамрука Князя, Васильева сына, Обдорского, за его службы в Обдорских городках, княжением, как был пожалован отец его Князь Василий, и Князю Мамруку городки и волости и в них ясачных людей, и Государев ясак и десятинную пошлину сбирать потому ж как отец его Князь Василий и он сбирал преж сего и отвозил ясак и десятину на Березов; и самому ему, Князю Мамруку, их Государскою казною не корыствоваться, собирать в правду - сполна; и в ясачных людях в Остяках и в Самоедах шатательства и всякого умышления проведывать и сказывать на Березов воеводам" [Ковальский 1853:XXIV; Абрамов 1857а №24:218]. Мамруку наследовал его сын Молик, затем брат Молика Ермак.

Следующая грамота на княжение была вручена в июне 1679 г. обдорскому князю Гынде Моликову, который с остяками Почейкой Соскиным и Нюпчеком Еглачевым был послан ко двору Федора Алексеевича березовским стольником и воеводой князем Василием Гагариным "бить челом о нужде своей". В Москве "князец Гында Моликов с улусными людьми челом ударил Великому государю двумя лисицы чернобурые". Челобитчики были пожалованы государем поденным кормом - "на корм и на питье и на дрова и всяко расходов денег", подарками - "однорядками красными", "в дорогу кормом на пять недель". Гында Моликов, помимо однорядки, получил от государя поднамазень с кружевом, кафтан с серебряными завязками, шапку соболью, сапоги [РГАДА. Ф. 214. Оп. 5. Д. 763. Л. 55-62]. Гынде вручили грамоту в том, "что пожаловали его, Князя Гынду Моликова, за его Гындины, и деда и отца его службы велели ему, Князю Гынде, Обдорские городки и волости и в них ясачных людей ведать и Государев ясак и десятинную пошлину сбирать по-прежнему, как прадед, дед и отец его и он, Гында, сбирали на перед сего, и отвозить на Березов" [Ковальский 1853:XXIV; Абрамов 1857а № 24:218]. Ездивший в Москву хлопотать об обороне от самоедов Гында Моликов вместе с грамотой на княжение получил право "для больших дел" обращаться в Москву, минуя Тобольск [Бахрушин 1955а:135]. После Гынды в Обдории княжил его сын Тайша, давший начало фамилии Тайшиных^[1].

В январе 1768 г. высочайший грамотой императрицы Екатерины II на основании "данных предкам... жалованных грамот" был подтвержден в княжеских достоинствах князь Матвей Тайшин, "оставшийся наследником" в Обдорских городках и волостях [РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 6887. Л. 162-164; Абрамов 1857а №24:217-219; Ковальский 1853:XXIV], приезжавший в 1767 г. в качестве депутата в Комиссию об Уложении [Бахрушин 1955а:134]. Вместе с грамотой Матвею Тайшину была прислана парадная одежда, "состоящая в бархатном малиновом кафтане, обшитом галунами, такое же исподнее платье, камзол белого атласа, вышитый золотом с блестками, обыкновенная русская рубаха тонкого полотна, шейный шелковый голубого цвета платок, красные золотом шитые сафьянные сапоги, малинового бархата шапка, обложенная золотыми шнурками, и пестрый пояс; на поясе висит кортик средней величины с изображением на рукоятке орлиной головы" [Белявский 1833:83]. Следующим в Обдории княжил Яков Тайшин, а затем старший из его сыновей Матвей Тайшин [Ковальский 1853:XXIV]. В 1831 г. Матвею Яковлевичу "за благонамеренные и полезные действия по управлению подвластными ему инородцами" была высочайше пожалована золотая медаль на аннинской ленте с подписью "За полезное" [Абрамов 1857б:336-337].

Последнему обдорскому князю Ивану Матвеевичу Тайшину император Николай I пожаловал в 1852 г. серебряный кортик с портупеей. В 1854 г. Иван Тайшин ездил в Петербург и удостоился быть лично представленным государю^[2]. В ходе визита ему были подарены золотая медаль с надписью "За усердие" для ношения на аннинской ленте, бархатный малинового цвета кафтан с парчевым полукафтаньем и бархатною шапкою, серебряный вызолоченный внутри кубок с надписью "Всемилостивейше пожалован Государем Императором Николаем Павловичем управляющему Обдорской волостью Князю Ивану Тайшину 14 февраля 1854" [ТФ ГАТО. Ф. 152. Оп. 39. Д. 5. Л. 345об.-355об.; Абрамов 1857а № 24:218].

"Жалованные князцы" занимали особое положение среди прочих остяцких князей: они были возведены в дворянское звание и до конца ХIХ в. сохраняли свою титулатуру. Указом Сибирского комитета от 1 ноября 1832 г. инородцы, пользующиеся правом личного дворянства, как их дети, освобождались от уплаты ясака и телесных наказаний [см. Конев 1995:64].

Грамоты и другие знаки достоинства (кафтаны, кортики и др.) ценились их владельцами высоко. По свидетельству очевидцев, Матвей Яковлевич Тайшин во время сбора остяков и самоедов в Обдорске представлялся "в полном убранстве" [Белявский 1833:84]. Иван Тайшин, "не желая уронить своего достоинства, показывался всюду не иначе как в жалованном бархатном халате, при кортике, с медалью на шее и в сопровождении служителя, несущего грамоту на княжеское достоинство" [Губарев 1863:228]. По словам А. Миддендорфа, один из князей Тайшиных "дошел до того, что стал чувствовать свое достоинство. Он обзавелся телохранителем, и когда его разбирала охота выказать свой сан, то он время от времени бросал на землю свою шапку, которую телохранитель должен был поднимать" [1878:622].

---

[1]Cреди членов обдорской княжеской династии Н. А. Абрамов называет Тучабалду, упомянутого в архивных документах 1706 г. (Бахрушин предположил, что Тучабалда — брат Тайши Гындина, Микифор Гындин [см. Бахрущин 1955а:134]), Василия Тайшина, известного по документам 1726 г., Василия Мурзина Тайшина, крещеного в 1742 г. в Тобольске, и Анду (Аиду), фигурирующего в архивных документах 1750 г., [1857б:336]. М. Ковальский называет Андю (“родоначальника другой линии, исчезнувшей в четвертом поколении”) братом Василия Тайшина [1853:XXIV].

[2]Грамоты на княжеское достоинство и юридическое право управления инородцами (остяками и самоедами) не являлись наследственными. По данным березовского окружного исправника Т. Попова Иван Тайшин имел жалованную грамоту от имени Николая I [1890:457]. Писарь обдорской управы С. Энгестрем в своих записках отмечает, что по слухам “у князя Ивана Тайшина была личная грамота, но она была украдена одним из писарей управы Я...” [НА ТГИАМЗ. № 46:16об.]. !!pagebreak!!

Князья "большого изменного дела"

Нижнеобские ханты были издавна знакомы с русскими благодаря общению по северным путям через Урал: с рек Щокур и Олеч (Илыч) на р. Сосьва и с притока Печоры, р. Уса, на р. Собь [Миллер 1937:210]. Не исключено, что новгородцы, ходившие в Югру через Железные Ворота (Урал) собирать "югорщину", уже XI-XII вв. достигали самых северных окраин Югорской страны и Обдории. В 1364 г. новгородские воеводы Александр Абакумович и Степан Ляпа прошли до низовьев Оби: "половина рати на верх Оби воеваша", а другая "воеваша по Оби реки до моря" [Щеглов 1883:5-8].

Походы в Югорские земли, организованные во второй половине XV в. великими московскими князьями, были более успешными. Они направлялись в основном в центральную область, "Куду", и на юг угорских земель [подробнее см.: Морозов, Пархимович, Шашков 1995:76-84]. В 80-х годах XV в. кодские князья были вынуждены признать власть великого московского князя, и уже в 1488 г. Иван III титуловался "Югорским"^[3] [Щеглов 1883:11]. Однако через десятилетие потребовалась организация новой экспедиции в Югру. Вследствие похода за Камень под предводительством кн. Семена Курбского, кн. Петра Ушатого и Василия Заболоцкого-Бражника, в 1499 г. Югорские земли были окончательно покорены русскими. Первым из взятых во время этого похода назван Ляпинский городок. Не известно, насколько глубоко казачьи отряды продвинулись на север, но встреча с югорскими оленными князьями с Одора, взятие 33 городков и полонение "1009 человек лучших людей, да 50 князей" [Миллер 1937:204-205; Щеглов 1883:12] позволяют предположить, что именно тогда обдорские князья, наряду с другими, были обложены ясаком. После этих событий титул Великого Московского князя пополнился наименованиями "Кондинский" и "Обдорский". Г. Ф. Миллер предполагал, что впервые в таком варианте титул Великого Московского князя прозвучал в 1516 г., И. В. Щеглов относил его появление к 1514 г., Н. А. Абрамов - к 1502 г. [Миллер 1937:205-206, 271; Абрамов 1857б:389; Щеглов 1883:12-13]. Как бы то ни было, с начала XVI в. Обдория оказалась в политической зависимости от Москвы.

Новые казачьи походы, в частности нападение с юга отрядов Ермака, Никиты Пана (1583) и Ивана Мансурова (1585), представляли угрозу самостоятельности нижнеобских княжеств. Летописи называют "кондинских и обдоринских князей" в числе подручных Кучума [см. Миллер 1937:264-265; Бахрушин 1955а:114]. Не исключено, что именно в это время обдорский княжеский род через посредство Кодского княжества или напрямую от Сибирских ханов приобрел татарское (тюрко-монгольское) наименование "Тайшиных"^[4]. После разгрома Сибирского ханства и южных остяцких княжеств управление краем от Березова до Самарово было возложено на кодского князца Алача; после его смерти "волостями с ясаком и людьми за сибирскую службу" были пожалованы кодские князья Игичей и Онжу Алачевы [Пам. кн. Зап. Сиб. 1881:51, 53]. В то время Кода являлась одним из главных центров угорского мира. Ее "исключительная роль в военно-политической обстановке средневекового Приобья" выражалась в том, что она "связывала (объединяла вокруг себя) хантыйские группы..., обеспечивая целостность расселенного на огромной территории народа" [Головнев 1995:114].

Подчинение Коды Москве вынудило южного соседа обдорских князей, ляпинского князца Лугуя, признать власть московских государей. В августе 1586 г. Лугуй, представительствуя от шести остяцких городков (Куновата, Илчмы, Ляпина, Мункоса, Юила и Сумгут-ваша), отправился в Москву и исходатайствовал у царя охранительную жалованную грамоту, по которой запрещалось русским ратным людям "воевати его и племя его", и "дани на нем и на его городках имати не велети, и поминков и посулов с них не имати". Сам Лугуй обязался ежегодно привозить на р. Вымь "по семь сороков соболей лутчих" в качестве ясака [Миллер 1937:267-270, 344-345]. По мнению В. Г. Бабакова, князец Лугуй "происходил из Куноватского городка (где и была обнаружена данная грамота)", власть его распространялась "на прилежащую часть Приобья, также на низовья Северной Сосьвы с Ляпиным" [Бабаков 1973:70-71]. До разгрома Ляпинского княжества во время похода 1499 г. ляпинские князья не только не подчинялись кодским и обдорским князьям, но и представляли серьезную военную угрозу для последних [см. Морозов, Пархимович, Шашков 1995:79-84]. Наряду с Обдорском, Куноватский городок в XVI в. претендовал на роль племенного центра [Бабаков 1973:100].

После военных походов начинается строительство укрепленных русских форпостов. Нередко остроги и городки, назначением которых были сбор ясака с подвластного населения и поддержание порядка, строились на местах или в непосредственной близости от остяцких городков. В 1593 г. на месте остяцких юрт Сумгут-ваш воеводой Н. В. Траханиотовым был основан острог Березов. Остяки и вогулы, зависевшие прежде от Выми, были приписаны к новому городку. Из Березова был предпринят поход служилых людей и кодских остяков в низовья Оби, под остяцкий город Вой-кара (ныне юрты Войкарские), откуда были приведены в Березов несколько пленников [Миллер 1937:283-284; 286]. В 1595 г. "Обдорск, называемый самоедами Сале-гарт, т. е. Мысовой город, резиденция остяцкого князя... был укреплен русскими, а против него на р. Оби был построен городок Носовой, в качестве заставы для сбора государева ясака. Такие же заставы были учреждены при устье реки Казыма и при впадении реки Куновата в Обь" [Иринарх 1911 №22:418]. Обложенные ясаком самоеды привозили дань в Обдорский городок казакам, присылаемым из Березова [Миллер 1937:286]. Назначение первых русских городков в Сибири выражено П. Словцовым: "где зимовье ясачное, там и крест", "где водворение крепостное, там церковь и пушка", "а где город, там правление воеводское, снаряд огнестрельный, и монастырь, кроме церкви" [1838:58]. Впрочем, благодаря отдаленности своих владений, обдорские и куноватские князья оставались фактически независимыми, а гарнизоны форпостов постоянно подвергались нападениям со стороны туземцев. К примеру, в 1595 г. остяцкий куноватский князь Шатров Лугуев напал со многими остяками на Березов [Абрамов 1857б:366; см. Шашков 1998. №1:24-25].

Осознавая влияние местных князей и не имея возможности полного их подчинения, российское правительство оставляло за ними властные полномочия, требуя лишь исправного внесения ясака. "С начала завоевания Березовского края" за своевременный и полный внос ясака остяцкие князья были пожалованы подарками от царственных особ: "всем князькам волостным, приезжавшим в Березов с ясаком, выдавалось на каждого по 4 аршина красного сукна... сверх того каждому топор, нож, пешня, не считая казенного корма и вина" [Словцов 1844:90]. Размер ясака определялся весьма произвольно: "со всякого человека, с лука, ясаку на великих государей дают в государскую казну до десяти соболей с пупки и с хвосты, а лисицами черными, чернобурыми бобрами и выдрами и всяким зверем в казну берут сборщики, государские люди, посланные для сбора ясачного, смотря по достоинству, по смете против соболей указанного числа" [Титов 1890:74]. В первые годы ясак с обдорских инородцев собирался нерегулярно (известно, что Борисом Годуновым была дарована льгота от ясака на 1598 и 1600 гг.). "Чтобы приучить инородцев к ясаку", грамотой от 16 декабря 1631 г. было велено Тобольскому воеводе кн. Трубецкому "высылась в Березов горячего вина по 15 ведер в год, для угощения старшин остяцких и самоедских". В 1720 г., по ходатайству митрополита Филофея Лещинского, от уплаты всяких сборов и податей было освобождено новокрещеное население Западной Сибири, сборы возобновились только с 1826 г. [Герасимов 1909:61].

Находясь под номинальной властью Русского государства, Обдорское княжество продолжало сохранять самостоятельность. Будучи официально признанными Москвой, обдорские князья не раз организовывали нападения на городки Березов и Обдорск. В 1606 г. березовские остяки намеревались "казну и хлебные запасы громить, и служилых и торговых людей побить", однако "измена не учинилась", так как кодский князь Онжа Юрьев и Мамрук Обдорский в то время "были на Москве" (и тот и другой получили от Василия Шуйского право на княжение в своих вотчинах). В следующем (1607) году обдорский князь Василий и ляпинский князь Шатров Лугуев с остяками Березовского уезда, при поддержке пелымских вогулов, сургутских остяков и самоедов, учинили "большую измену" - отрядом до 2000 человек подошли к Березову. Для подавления выступления были отправлены войска из Коды (Онжа Юрьев). Зачинщики восстания повсеместно были арестованы. Мамрук Обдорский сам приехал в Березов с 8 остяками, которые "в измене повинились на себя и на отца своего на князя Василия и на всех остяков Березовского уезда". Стремясь сохранить свою жизнь и данные ему полномочия, на "распросе" Мамрук отмечал, что "измены посяместа не сказал, для того что блюлся отца своего и от остяков убивства". Князья Василий Обдорский и Шатров Лугуев были пойманы кодскими хантами, признались, что "сами они изменяли, и остяков и самоедов в измену призывали и казну громить", и "к городу приступать хотели", и "служивых людей побивать хотели". "Пущие изменники во всей измене" по приказу Василия Шуйского были повешены в Березове [Миллер 1941:32-33, 202-204; Бахрушин 1955а:136].

После гибели Шатрова Лугуева Ляпинское княжество распалось. Куноватью продолжали управлять представители одной из ветвей рода Лугуя - князья Артанзеевы. Мамрук Обдорский, которому отец не доверял "большого изменного дела", был отдан "на поруку" и "живот" князя Василия: "чем он был пожалован, переписав подлинно, отдали... Мамруку" [Миллер 1941:202-204]. Но уже в 1609 г. Мамрук "со всеми обдорскими остяки и с самоедью" в союзе с кодскими мятежниками Анной, Чумейко и Гаврилко, при поддержке кондинских, сургутских остяков и тобольских татар, намеревались "убить князька Онжу Юрьева, да на проезде побивать всяких русских людей и... идти... к Березову городу войною, как будут темны ночи" [Миллер 1941:212]. Не исключено, что после распада Ляпинского княжества куноватские князья постоянно вступали в союз с обдорянами - не случайно обдорский князь Молик Мамруков и куноватский Гора Данилов имели одинаковые "знамена" (тамги), изображавшие "скребельницу" [Бахрушин 1955а:110, 136]^[5] .

С ослаблением Коды^[6] центр туземного политического влияния сместился на север, во владения Обдорских князей. В 1662-63 гг. Ермаком Мамруковым была предпринята попытка организации крупного выступления против русских. В коалицию были вовлечены практически все волости Березовского уезда: Ляпинская, Кодская, Сосьвинская, Казымская, Куноватская, Естыльская и Подгородная, прежде бывшие самостоятельными княжествами. Заговорщики наказали Ермаку Мамрукову "быть на Березове", и ясак со всего Березовского уезда платить ему и потомку Кучума царевичу Девлет-Гирею, стремившемуся установить свое владычество на Иртыше, а не Москве. Однако заговор был раскрыт, и Ермак с "лучшими людьми" были повешены в Березове. Тобольский воевода кн. Хилков сделал резкий выговор березовскому воеводе за превышение власти [подробнее см.: Бахрушин 1955а:136-137].

В годы активных действий обдорских князей против русских возрастает их престиж среди северных соседей - самоедов. Князь Василий Обдорский сознавался, что еще в 1600 г. был "в изменной думе" с самоедами, когда они разгромили Мангазейскую экспедицию князя Мирона М. Шаховского [Миллер 1941:203]. В 1631 г. "ючейские самоеды", подстрекаемые обдорским князем Мамруком, враждовали с русскими в Мангазейском городке. В то же время к Мамруку обращался березовский воевода с просьбой убедить карачейских самоедов вернуть из полона захваченных ими казымских самоедов. Молик Мамруков ходатайствовал перед русской администрацией об освобождении аманатов, взятых у карачейских самоедов. По наущению Ермака Мамрукова обдорские, пустозерские, тазовские и ючейские самоеды не раз оказывали сопротивление русским: были побиты ясашные сборщики в Мангазейском городке, организовано нападение на Пустозерский острог [Бахрушин 1955а:134; 1955б:5-6].

Русская администрация была вынуждена считаться с авторитетом обдорских князей, тем более что они представляли единственно возможный вариант управления самоедами. С утверждением российской государственности самоеды оказались формально подчинены обдорским князьям Тайшиным. Не исключена вероятность генеалогической связи обдорского княжеского рода с самоедами. Ф. Белявский утверждал, что род князей Тайшиных "происходит от самоедов, а не от остяков, с которыми они приняли только святое крещение" [1833:84].

Попытки со стороны русского правительства раздельного обложения ясаком самоедов и нижнеобских остяков не увенчались успехом. Сбор податей осуществлялся ясачными сборщиками, которые в сопровождении казачьих отрядов отправлялись по юртам и стойбищам. С целью предупредить открытые выступления и призвать к государеву ясаку подведомственных туземцев, особенно тех, что укрывались в тундрах от ясачных поборов, широко применялось аманатство [продробнее см.: Бахрушин 1955в]. Взятие аманатов с тундровых и лесных ненцев практиковалось до середины XVIII в. Государевой грамотой (1652 г.) "повелено Карачейскую самоядь с ласковостью склонять к даче аманатов из лучших людей, для удержания от воровства и обложен