Summary: Введение в темуКонечная цель археологического исследования – построение более или менее достоверной модели сложения и бытия культуры во всех ее ипостасях – экономической, социал ...

Введение в тему

Конечная цель археологического исследования – построение более или менее достоверной модели сложения и бытия культуры во всех ее ипостасях – экономической, социальной, этнической и т.д. Культура в таком понимании является отражением жизни ее носителей – вопрос лишь в умении и возможностях восприятия этого отражения.

В течении семи лет (с 1993 по 1999 гг.) коллектив Ямальской археологической экспедиции занимался изучением разных типов хозяйственной адаптации у населения севера Западной Сибири эпохи железа. Нам удалось, несмотря на то, что мы начинали если не с ноля, то с очень малой величины – степень археологической изученности региона была и во многом остается крайне неудовлетворительной, построить некую общую модель процессов становления этих типов на крайнем севере Западной Сибири (территория низовьев Оби и полуострова Ямал, библиографию см. www.yamalarchaeology.ru). Следующей ступенью исследования, логично, должна была стать этническая или шире – этнокультурная модель для эпохи железа (средневековья), потому что этого ждут от археологов во-первых, и потому что состояние этнокультурной проблематики на сегодняшний день абсолютно неудовлетворительно, во-вторых.

Этногенез и этническая история коренных малочисленных народов севера Западной Сибири в том виде, в котором они существуют в научных публикациях и в массовом сознании, выглядят следующим образом. «Дописьменный период», т.е. до 17-18 вв. н.э. изучается по материалам археологических раскопок. Обычно описываются или упоминаются лишь некие глобальные процессы, происходящие вследствие миграций, реже - взаимодействий «угров вообще» и «самодийцев вообще». В рамках этих представлений рассматриваются этногенез северных самодийцев, и более конкретно – ненцев, как результат миграции из Саяно-Алтая; история формирования обских угров - ханты и манси: в любом ее варианте обязательно или почти обязательно фигурирует приход с юга угров-коневодов. Для обозначения этнической принадлежности археологических комплексов часто фигурируют названия «протоханты» и «протоманси». «Письменный период» начинается с 17 - 18 веков, этнокультурные процессы рассматриваются этнографами чуть ли не на «поименном» уровне. Таким образом налицо ситуация, при которой невозможно сопоставлять данные двух наук, так как они абсолютно не соразмерны. Представляется совершенно необходимым попытаться, используя все возможные категории археологических источников, реконструировать действительную историю формирования этносов региона Нижнего Приобья, которая, как нам кажется, еще не была завершена к 30-м годам ХХ века, когда появились на политической карте и закрепились в сознании людей имена-обозначения «ханты», «манси», «ненцы» и т.д. Она, как этническая история любого народа планеты, состояла из множества мелких и крупных эпизодов (см. например, Перевалова, 2002, с. 38-56)., так или иначе отразившихся в памятниках археологии. Подобные эпизоды хорошо прослеживаются в некоторых регионах Европы или Азии, особенно для эпохи железа, благодаря наличию письменных источников. Для этих регионов, кстати, было бы абсолютно невозможно употребление конструкций типа «протоангличане» или «протофранцузы». Не служит ко всеобщей научной пользе и крайне слабая археологическая изученность севера Западной Сибири, сравнимая пожалуй только со степенью известности памятников в северных районах Восточной Сибири. Исходя из этого, мы полагаем важным начать публикацию серии исследований стационарно изученных памятников археологии эпохи железа с максимально подробным описанием археологической фактуры и со всеми возможными для нас на современном уровне анализами материала из раскопок. По нашему замыслу, они должны стать теми кирпичиками, на которых будет базироваться будущая модель этнокультурных процессов в регионе. Такая работа проводится нами по подготовке в печать результатов изучения средневекового могильника Зеленый Яр, настоящая статья является своего рода конспектом общей, весьма обширной работы.

Генеральные вопросы:

1. Есть ли и если да, то насколько очевидны аналогии между погребальными практиками и их отдельными составляющими (конструкции, инвентарь, одежда) средневекового могильника Зеленый Яр и современных северных этносов, в частности, ханты или ненцев?

2. Могут ли выявленные аналогии служить основанием для построения жесткой и прямолинейной ретроспекции от современности к средневековью?

3. Каков был расовый облик населения, оставившего могильник Зеленный Яр, и как он соотносится с расовыми характеристиками современного аборигенного населения?

4. Допустимы ли с этической точки зрения исследования погребальных памятников в районах проживания коренных народов Севера?

История изучения. Мы уже упоминали, что степень археологической изученности региона крайне низка. В настоящее время на всей территории ЯНАО, площадь которого равна примерно 750 тыс. кв. км, известно немногим более 300 памятников археологии всех эпох, причем раскопано из них стационарно меньше десяти, а опубликованы результаты только по двум – городищу (жертвенному месту) Усть-Полуй – раскопки 1935-36 гг. (Мошинская, 1953, 1965; Чернецов, 1953; Chernetsov, Mozhinskaya, 1974) и поселению Тиутей-Сале 1 (Федорова, Косинцев, Фитцхью, 1998). Наиболее близкие территориально синхронные Зеленоярскому некрополю погребальные памятники расположены в Сургутском районе в среднем течении р. Обь, приблизительно в 640 км к югу. Раскопки археологического могильника эпохи средневековья – уникальное событие для региона севера Западной Сибири, тем более, что в нем впервые на территории Севера Евразии были обнаружены мумифицированные тела захороненных – четыре ребенка и один взрослый мужчина.

Впервые район поселка Зеленый Яр, расположенного в 40 км выше г. Салехарда, по течению р. Полуй, посещал в 1976 г. с целью археологической разведки Л.П.Хлобыстин. Найденные на поверхности фрагменты керамики дали ему возможность посчитать это место остатками кратковременной стоянки людей эпохи железа, которой он дал название по имени речной протоки - стоянка Горный Полуй. В 1997 году Ямальская археологическая экспедиция института истории и археологии УрО РАН в рамках выполнения российско-американской программы «Живой Ямал» занималась обследованием берегов реки Полуй от г.Салехарда до ее среднего течения. В работах принимали участие наши американские коллеги из Арктического центра Смитсониевского института (Вашингтон) Билл Фитцхью и Свен Хаакансон. Случайно один из заложенных с целью проверки стратиграфии шурфов попал на погребение – так был найден могильник, получивший название по имени близлежащего поселка «Зеленый Яр». Впоследствии выяснилось, что здесь наличествуют остатки не только некрополя со следами поминальных церемоний, но и более древнего, чем могильник, металлообрабатывающего комплекса.

Благодарности. Исследования археологического памятника у поселка Зеленый Яр проводились на средства администрации Ямало-Ненецкого автономного округа с 1999 по 2002 год. В работах принимали участие археологи Н.А.Алексашенко, А.Г.Брусницына, М.Н.Литвиненко, О.В.Малоземова; реставратор И.А.Карачарова; а также сотрудники института истории и археологии УрО РАН В.Г.Железкин, Н.А.Смирнова, и другие. Видео и фотосъемки осуществлялись М.Ю.Шершневым и А.В.Шестопаловым. Большую помощь в организации и проведении работ оказывал нам К.А.Ощепков. Фаунистические остатки исследованы сотрудниками Института экологии растений и животных УрО РАН П.А.Косинцевым и его группой; датировка погребения 27 по методу дендрохронологии проведена проф. С.Г.Шиятовым; определение мехов – заведующим филиалом ВНИИ пушнины Н.И.Мордвиновым. Мы благодарны нашим друзьям и коллегам за их труд, без которого эти исследования не смогли бы состояться. Работы были поддержаны грантами РГНФ № 01-01-00412а и РФФИ № 02-06-96421.

Ландшафт и топография памятника.

Археологический комплекс Зеленый Яр находится в северной части Западно-Сибирской равнины, в бассейне правого притока р. Обь - р. Полуй, в его нижнем течении. Памятник расположен на пойменном острове, образованном с одной стороны р. Полуй, с другой – протокой Горный Полуй. На берегу собственно р. Полуй в самом высоком месте острова находится современный поселок Зеленый Яр, населенный представителями народности северные ханты. Могильник расположен на СВ оконечности острова, в 500 м. от застройки поселка, на берегу протоки Горный Полуй. Терраса в районе расположения памятника имеет высоту около 5 м от уровня воды в протоке на начало июля. Берег довольно крутой, покрытый невысоким лесом, состоящим из хвойных (ель, лиственница) и лиственных (береза, осина) пород, задернован лесным кустарником: багульник, брусничник и т.д. Ширина террасы в месте локализации памятника около 30 м, она довольно плавно понижается к В и более круто – к Ю, где расположено пойменное болото с типичной болотной растительностью, местами небольшими зеркалами воды. В 75 м от восточного края к западу терраса плавно понижается и сужается, меняется характер растительности – больше хвойных деревьев, беднее кустарниковый подлесок. От края протоки идет грунтовая дорога, которая летом служит для вывоза в поселок плавного дерева. Эта хозяйственная деятельность привела к довольно сильным разрушениям: на участке примерно 50 х 30 м сведен лес, практически, полностью уничтожен подлесок, местами дерн вообще отсутствует. В той части террасы, которую не затронули разрушения, на дневной поверхности фиксируются многочисленные небольшие впадинки, некоторые из них - прямоугольной формы. По-видимому, большая часть впадин соотносится с некрополем, но не исключено и образование их под действием мерзлотных процессов. После понижения впадины не встречаются, это, вкупе с отмеченным выше изменением растительности, позволяет предположить, что граница памятника проходит как раз по этому понижению террасы.

Этнография.

Поселок Зеленый Яр, как уже упоминалось, населен народностью северные ханты. Однако он не является историческим поселением ханты, а был искусственно образован (сселен) в 40-х годах ХХ столетия. Часть его обитателей пришлая – русские, смешанное коми-ханты-ненецкое население из других регионов, в 1997 г. мы встретили там даже молдаванина. Большая часть жителей поселка ведет традиционное хозяйство, основанное на рыбной ловле летом и охоте зимой при минимальном значении оленеводства. Оленей у них немного, сами жители поселка их не выпасают, а отдают пастухам из Аксарки или Горнокнязевска. Оленей выпасают на самой кромке Полярного Урала и в Байдарацкой тундре, зиму они проводят на Полуе (данные Е. В. Переваловой, авторы благодарны ей за консультацию). Женщины занимаются заготовкой дикоросов, шитьем одежды и другими домашними делами. Во многом сохранилось характерное для ханты восприятие мира, основанное на вере в духов, которым приносят жертвы и в честь которых совершают религиозные церемонии. Эта часть жизни является тайной для непосвященных. К сожалению, смысл обрядов постепенно утрачивается, а свои действия люди чаще всего объясняют традицией: «потому что так отец делал». Недалеко от поселка на высоком берегу расположено современное кладбище, на котором можно видеть смешение языческих, христианских и советских обрядов: так, около могил оставлены нарты и другие предметы, заметны следы тризн и приношений покойным, но на некоторых могильных памятниках укреплены советские звезды или православные кресты.

В начале наших работ жители поселка отнеслись к ним с глубоким интересом, постоянно приходили в гости на раскоп, подробно расспрашивали о ходе работ и находках. Тот же интерес был очевиден на сельских сходах в конце сезонов, на которых мы рассказывали об очередных результатах и объясняли необходимость археологических работ. Но шум в средствах массовой информации, поднятый вокруг раскопок, особенно после находки мумифицированных останков людей в погребениях могильника, вызвал негативную реакцию, опасение, что наши работы могут «разбудить духов». Некоторые женщины, по их словам, стали видеть сны, в которых им являлись погребенные на могильнике и просили оставить их в покое. Надо отметить, что сны играют большую роль в духовной культуре ханты. Мы решили поэтому не доводить дело до крупного конфликта и прекратить работы на могильнике, хотя первоначально планировали раскопать значительно большую площадь.

Описание результатов раскопок.

Культурный слой памятника в пределах раскопа состоит из трех компонентов. Первый - слабо окрашенные слои с включениями подзола по большей части небольшой мощности (5-15 см), насыщенные керамикой эпохи раннего средневековья – 6-7 вв. Они резко увеличиваются и насыщаются различными органическими и горелыми включениями в пределах металлообрабатывающего комплекса и прилегающего к нему строения. Второй – слои, образованные выкидами из могильных ям, представленные как землей, оставшейся в процессе выкапывания и засыпки ям, так и выбросами из грабительских вкопов. В них иногда фиксируется керамика из раннего культурного слоя. Третий – насыщенные органикой и углями или светлые слои, связанные с ритуалами поминовения, наибольшей мощности и интенсивности эти слои достигают в юго-западной части раскопа, не затронутой хозяйственными разрушениями. Находки из этих слоев – керамика, в том числе и относящаяся к началу П тыс. н.э., многочисленные украшения и принадлежности костюма из бронзы и серебра, кости животных.

Остатки металлообрабатывающего комплекса обнаружены в центральной части площадки, образованной дорогой и хозяйственными разрушениями – в этом месте терраса наиболее широка, а берег, наоборот, имеет плавное понижение, т.е. удобный доступ к воде. Не случайно, именно в этом месте вытаскивают на берег плавное дерево современные жители поселка. Первоначально нами были расчищены несколько скоплений крупных камней, на некоторых из которых были заметны следы огня. Между камнями залегал темный, почти черный культурный слой с обильными включениями углей, керамики, кусочков шлака, обломков тиглей. На глубине 20-25 см от поверхности зафиксированы остатки прямоугольной постройки размером около 5 х 3 м, вытянутой по линии СВ-ЮЗ. Внутри постройки, в темном слое, примерно в 5 см выше пола, обнаружен человеческий череп и два железных ножа. В центре на уровне пола расчищены остатки глинобитной печи в виде рассыпавшихся фрагментов обожженной глины и мощного слоя прокаленной красной земли (до 20 см) под ними.

По-видимому, огонь в печи горел достаточно долго и был мощным, так как площадь прокала довольно значительна, во всяком случае она превышает площадь основания печи. Все эти остатки свидетельствуют о каких-то действиях с металлом – скорее всего, плавке готовой меди или бронзы, возможно, бронзолитейного производства. К сожалению, не обнаружено ни одной формы для отливки. Датировка постройки, судя по многочисленным фрагментам керамики зеленогорского типа и рюмковидных тиглей может быть установлена в пределах VI-VIII вв. н.э.

К юго-западу от постройки, которую мы условно назвали «литейной» зафиксированы остатки еще одного строения - котлован прямоугольной формы, ориентированный по линии СВ-ЮЗ, размером 3, 5 м х 2,2 м. Не исключено, что постройка использовалась как хранилище: она также прямоугольная, неглубокая, на полу ее почти не зафиксированы археологические находки, тогда как в засыпи встречено довольно много керамики. Кроме того, в ней не обнаружен очаг. Размером, формой и ориентировкой остатки строения напоминают «литейную», возможно, они представляли единый по времени и назначению производственный комплекс. Очевидным представляется, что пол первоначального котлована постройки после некоторого периода использования был вычищен и вновь засыпан землей – отчего заполнение выглядит пестроцветом с крупными включениями, а керамики на полу, практически, нет. В более позднее время, но в рамках того же зеленогорского периода, это место использовалось снова под постройку, которую, очевидно, возвели в том же котловане. Условно можно назвать остатки этих строений - «кладовая».

По-видимому, воспоминания о наличии металлообрабатывающего комплекса сохранялось у местного населения, так как в одном из погребений 7-10 вв. была найдена бронзовая фигурка «кузнеца» – антропоморфное изображение мужчины, у которого на поясе висели с одной стороны кузнечные клещи, с другой – молоток. Не случаен, вероятно, и факт совершения погребения 27 с мумифицированными остатками мужчины прямо на развале постройки 1 («литейной»). Пока открытым остается вопрос о времени совершения своеобразного ритуала, от которого остались человеческий череп и два железных ножа. Представляется очевидным, что эти остатки не относятся ко времени функционирования «литейной мастерской», т.к. найдены в слое, образовавшимся после разрушения постройки, выше уровня ее пола. Возможно, они связаны с погребением 27 – бесспорно, наиболее значительном погребении позднего могильника.

Собственно некрополь состоит, по-видимому, из двух разновременных частей – могильников 7-10 вв. и 12-14 вв. н.э. Точное определение внутренней хронологии затруднено, так как датирующие вещи содержатся лишь в небольшом количестве погребений. Между ними довольно много общего, но имеются и достаточно важные различия как в погребальном обряде, так и в отношении к погребенным впоследствии. К настоящему времени вскрыто 35 погребений, 14 из них (№№ с 1 по 13 и № 16) могут быть отнесены к более раннему могильнику, остальные – к позднему. Все могилы грунтовые, совершены в неглубоких (от 20 до 60 см от древней поверхности), узких ямах. Следов каких-либо надмогильных сооружений не обнаружено. Прослежены внутримогильные конструкции шести типов. Самый простой – берестяное покрытие и выстилка из бересты по дну, причем иногда использовалась березовая кора со слоем луба. Второй – более сложный – состоит из деревянных конструкций, которыми обставлены или укреплены стенки могил, и выстилок из бересты внутри погребения. Третий – захоронение в деревянной лодке. Четвертый –захоронение в берестяном чехле, сшитым в виде лодки. Пятый – погребения в закрытых деревянных колодах-саркофагах, имитирующих форму лодки. Шестой – захоронения в берестяном коробе. Все конструкции, кроме первой, были перекрыты продольными плахами или жердями, после чего могила засыпалась до верха. Погребения с конструкцией первого типа – их всего семь, четыре детские, одно неопределимое и одно мужское - очень неглубокие, почти наземные, встречаются только в восточной части некрополя. Как будто, там сосредоточены все погребения раннего могильника вообще. К ранней части некрополя относится, по-видимому, и второй тип конструкций. В поздней части могильника встречены конструкции третьего, четвертого, пятого и шестого типов. Погребальные конструкции третьего, четвертого и пятого типов – лодки, берестяные чехлы в форме лодок и саркофаги – в трех местах дополнительно обвязывались прутьями или растительными волокнами. Берестяные короба (погребения 15 и 30) не имели следов перевязок, погребенные укрывались прошитыми берестяными полотнами, возможно нюками от чумов (п. 30).

В тех случаях, когда это удавалось проследить, погребенный укладывался на спину с вытянутыми руками и ногами, головой от реки. В некоторых погребениях как ранней, так и поздней группы (там, где позволяла сохранность костяков) была зафиксирована особая «балетная» поза положения ступней: они накладывались одна на другую, пальцы вытягивались по оси тела (погребения № 11, 14, 22, 25 и 27). За исключением захороненных в погребениях № 18 и 30 (единственных групповых погребений на могильнике – в погребении 18 захоронены двое, в погребении 30 – трое) и погребения 15, тела погребаемых перед положением в погребальную конструкцию, очевидно, связывались – следы таких перевязок прослежены во многих погребениях как раннего, так и позднего некрополей (погребения 11, 14, 16, 22, 23, 27, 28, 29). Обвязки тел погребенных зафиксированы в области ключиц, груди, ног – коленей и ступней. В некоторых детских погребениях (погребения 24 и 25) помимо ременных перевязок погребенные были стянуты медными пластинами, вырезанными из стенок котлов. Погребаемые оборачивались или одевались в меховую одежду, на них надевалась меховая обувь, меховой головной убор типа капора. Довольно часто (погребения 11, 15, 21, 23, 24, 25, 27, 30) прослеживаются остатки лицевого покрывала из меха, иногда дополненного пластинами, вырезанными из стенок медных котлов.

Многие погребения взрослых (мужчин - ?) позднего некрополя, кроме погребения 27, разрушались во время, по-видимому, недалеко отстоящее от момента захоронения. Следы этих действий хорошо заметны на поверхности – могильные ямы, которые фиксируются на поверхности сейчас – все грабленые. Прослеживается, что эти действия имели целью не только, а, возможно, не столько ограбление, т.е. выемку инвентаря, но разрушение той части захоронения, в которой расположена голова и верхняя часть туловища погребенного: металлического инвентаря в могилах изначально было немного, и то, что было – часто бросалось тут же в засыпи грабительского вкопа, кости погребенных иногда выбрасывались из могилы, иногда бросались тут же в засыпке грабительской ямы.

В ранней части могильника, относящейся к 7-10 вв., в могилах также замечены следы разрушений, но они не так целенаправленны: в погребениях 2 и 3 как раз сохранились черепа погребенных и не сохранились остальные части скелета. В погребениях 1, 10, 11 скелеты сохранились, практически, полностью.

Необходимо отметить еще несколько важных элементов погребального обряда.

1. Размещение медных пластинок в области лица погребенного и под его ступнями. При этом форма и даже размер пластин не играют роли – важен факт наличия в этих местах меди. Медные пластины, вырезанные из стенок котлов, неровные, иногда деформированные, там, где было возможно проследить, пришивались на лицевое покрывало и укладывались внутрь обуви под пятки.

2. Ноги почти всегда связаны в нескольких местах, иногда дополнительно поверх ступней укладывались доска (погребение 30), камень (погребение 27) или каменное орудие (погребение 25).

3. Уже отмечалось, что все погребенные одеты и обернуты в меховые одежды (покровы). Зафиксировано, что они шились из меха разных животных: оленя, соболя (куньих), бобра, росомахи, собаки. При этом неоднократно отмечено, что обувь шилась из меха оленя, головной убор и лицевое покрывало – из меха росомахи, иногда с включением меха соболя или бобра; на грудь часто укладывался фрагмент меха собаки.

4. В погребении 23 – детском под головой лежал сверток меха, а во рту – камень, крупнозернистый песчаник.

5. Редкая деталь погребального обряда – наличие в ногах погребенных (погребение 27 и 34) своеобразных конусов, свернутых из стенки медного котла. По мнению реставратора О.Н.Ченченковой, которая работала с конусом из погребения 27, в него лили какую-то густую органическую субстанцию, от которой остались потеки внутри конуса и следы по верхнему и нижнему краям.

6. Необычной чертой погребального обряда могильника Зеленый Яр является практически полное отсутствие в составе инвентаря керамических или металлических сосудов. Исключений только два: в погребении 2 в ногах была зафиксирована половина керамического сосуда, в погребении 28 в области коленей погребенного среди остатков меха обнаружены фрагменты сферической бронзовой чаши. Отдельные фрагменты керамики, встречающиеся в засыпи могил, могли попасть туда из культурного слоя памятника. Мы можем сравнивать погребальный обряд могильника либо с аналогичными остатками в средневековых могильниках Среднего Приобья, либо с описаниями кладбищ нового времени Нижней Оби: и там и там посуда является обязательным компонентом погребального инвентаря.

Хронология. Абсолютную дату пока имеет лишь погребение 27 – 1282 г. по данным дендрохронологии (определение проф. С.Г.Шиятова, Институт экологии растений и животных УрО РАН). Можно предполагать, что связанные с ним планировкой и общими деталями погребального обряда погребения 23, 24, 25 датируются этим же временем, т.е. концом XIII в. Височные подвески со щитком калачевидной формы из очень плохого серебра, обнаруженные в погребении 24 и 22 по аналогиям в археологических комплексах Среднего Приобья (Семенова, 2001), Перми Вычегодской (Савельева и др, 1999) и Верхнего Прикамья, где их, скорее всего и производили (Иванова, 1998), могут быть датированы промежутком XII – XIV вв. Время появления медных котлов на севере Западной Сибири большинством исследователей определяется как начало П тыс. н.э. Таким образом, дата поздней части могильника определяется по совокупности дат довольно точно. Датированные вещи в погребениях ранней части некрополя немногочисленны. Антропоморфные фигурки из погребений 10, 11, 16 по стилю входят в набор артефактов бронзового литья западносибирских мастеров 8 – 10 вв. Щитки шумящих подвесок из погребения 7 имеют близкие аналогии в комплексах ломоватовской культуры (Голдина, 1985), и, следовательно могут быть датированы VII -VIII вв. VIII – IX вв. датирован нож-скрамасакс из погребения № 1, раскопанного в 1997 г. (Брусницына, 1999; Зыков и др., 1994).

Поминальные комплексы.В восточной части раскопа были зафиксированы остатки, по-видимому, поминальных ритуалов в виде отдельных приношений, среди которых одно было очень ранним относительно даты могильника. Это приношение (жертвенный комплекс 1) может быть соотнесено лишь с могилами 7-8 вв. Он был обнаружен сразу под дерном у северной границы раскопа и состоял из раздавленного сосуда, судя по положению некоторых фрагментов, поставленного вверх дном. Сосуд орнаментирован мелким гребенчатым штампом и треугольными фестонами, выполненными также гребенчатым штампом. Рядом с ним был положен пояс – кожаный ремень с серебряными накладками в виде псевдопряжек, а также сердцевидных, удлиненных и круглых. В 15 см к востоку от пояса лежала бронзовая отливка, изображающая человеко-лося (сулдэ). На всех предметах фиксировались следы воздействия огня. Аналогии поясному набору встречаются очень широко вдоль степной, лесостепной и южной лесной зон Евразии от Дуная до Енисея, датируются концом VI - VII веком. Уникальность пояса, найденного в Зеленом Яру заключается в следующем: во-первых, в хорошей сохранности не только накладок – что является обычным, но и собственно кожаного ремня, позволяющего наглядно представить конструкцию наборного пояса эпохи раннего средневековья; во-вторых, в том, что накладки выполнены из серебра, это встречается довольно редко, в массе накладки такого типа изготавливаются из бронзы; в-третьих - так далеко на севере подобная гарнитура вообще встречена впервые. Существует несколько гипотез по поводу места или мест их производства таких накладок, но они в любом случае связаны с кругом провинциально византийских или среднеазиатских центров (Амброз, 1973; Balint, 1992, Гавритухин, Обломский,1996). Таким образом этот пояс - один из самых ранних предметов «дальнего» импорта на севере Западной Сибири. Интересно его сочетание с отливкой «сулдэ», являющейся типично прикамским сюжетом.

Второй состоял из сосуда, поставленного вверх дном на слое подзола и положенного в 17 см к востоку от него серебряного однобусинного височного кольца булгарского типа. Подобные кольца широко известны в западносибирских материалах, возможная дата их бытования довольно широка – XI - XIV вв. Круглодонный сосуд орнаментирован тонким гребенчатым штампом и наклонными линиями, выполненными отступающей лопаточкой.

Третий жертвенный комплекс представлен керамикой от раздавленного сосуда (или нескольких) и двумя шумящими пронизками ф-образной формы с имитацией сканого декора, выполненными из белой бронзы или серебра. Дата по аналогиям в памятниках республики Коми – XII - XIV вв. (Савельева и др, 1999) Все три комплекса обнаружены сразу после снятия дернового слоя (или верхнего разрушенного слоя) без связи с какими-либо остатками сооружений

В юго-западной части раскопа были обнаружены многочисленные остатки, по-видимому, обширных поминальных ритуалов, представленные культурным слоем, насыщенным органикой много более, чем слой на остальной площади раскопа. Из конструкций, связанных, по-видимому, с поминальными действиями, были зафиксированы немногочисленные ямы, заполненные перемешанным слоем из органики с углями, и довольно много отдельных артефактов. Так были обнаружены два металлических сосуда – сферическая иранская чашка из бронзы и серебряное, вероятно, прикамской работы блюдечко, а также довольно много булгарских и прикамских украшений из серебра и бронзы 12-14 вв. Заметим, что оба сосуда были поставлены вверх дном. Кроме того, здесь же была найдена чаша, изготовленная из человеческого черепа (подробное описание см. ниже) , заячьи черепа и бронзовая отливка в виде фигурки зайца. Обращает на себя внимание, что в составе жертвенных приношений очень мало изделий западносибирских мастеров-литейщиков, практически, только два – фигурка зайца и бронзовая рукоятка с зооморфным окончанием, в то время как импортные – главным образом, прикамские и булгарские вещи - исчисляются десятками, начиная с самого раннего приношения – пояса и «сулдэ».

Напротив, в могильном инвентаре прикамских и булгарских украшений почти нет – исключением можно назвать, пожалуй, только щитки от шумящих подвесок ломоватовского типа в ранних погребениях могильника и височные подвески с калачевидным щитком в поздних. Совпадает положение сферической чаши в погребении 28 и на поминальном комплексе, рукоятки с зооморфным навершием из погребения 22 и из приношений на поминальном комплексе. Совпадает дата «поминальных» вещей и погребального инвентаря поздних могил. К сожалению, большая часть этого поминального комплекса осталась не раскопанной, неизвестными, следовательно, остались для нас и возможные конструкции, с ним связанные.

Аналогии погребальному обряду и отдельным его элементам, к сожалению, можно искать либо в удаленном от бассейна р. Полуй регионе Среднего (Сургутского) Приобья, где раскопано немало средневековых могильников, либо в «этнографических» могильниках 18-начала 20 вв и описаниях погребальных церемоний приблизительно этого же времени, сделанных этнографами и религиоведами. То есть, тем самым заранее обрекая себя на условия наличия либо территориальной, либо временной лакуны и, соответственно, невозможность получения непрерывной ретроспективной цепочки.

Синхронные памятники.Довольно большое количество средневековых могильников исследовано раскопками в Среднем, Томско-Нарымском Приобье, Прииртышье и ареале, прилегающему к восточному склону Урала (Очерки культурогенеза..; Семенова В.И, 2001; Зыков, Кокшаров, 2001 и т.д.). Но сведения о большинстве из них можно почерпнуть только из отчетов, а сохранность остатков, зафиксированная в них, и степень подробности упомянутых публикаций, недостаточна для всестороннего сравнения их с могильником Зеленый Яр. Тем не менее, можно отметить, что в самых общих чертах погребальные памятники Сургутского и Нижнего Приобья похожи: и там и там захоронения совершались в деревянных сооружениях, поставленных в относительно неглубокую могильную яму: фиксируется обставка погребальной камеры плахами примерно на высоту тела погребенного, иногда перекрытие ее также плахами; береста на дне могильной ямы. В н